Читать интересную книгу Криминалистика по пятницам [litres] - Елена Валентиновна Топильская

я в этом не сомневалась — были переклеены позднее основного ремонта. Криминалист без слов присел рядом со мной и, достав из своего чемодана какие-то инструменты, подцепил плинтус и приподнял его. Плинтус треснул, от него отломился кусок, и криминалист осторожно его перевернул. Хозяева дома, стоявшие с каменными лицами в дверях детской, не проронили ни звука. Настала очередь медика, он, тоже молча, показал нам на бурые затеки с внутренней стороны плинтуса, и, достав белую полоску экспресс-анализа на кровь, смочил ее и приложил к одному из затеков.

Что было дальше?

Плинтус с затеками мы изъяли, равно как и фрагменты обоев с брызгами крови из-под второго слоя, наклеенного после происшествия. Первым не выдержал папа-врач. Мы не успели еще получить результаты экспертизы следов крови на плинтусе и под обоями, как он уже рассказывал нам, что же произошло в тот день, пять лет назад.

Девочка действительно собиралась домой, но ей захотелось взять с собой какую-то игрушку, с которой не желал расставаться ее друг. Дети банально подрались, таща эту игрушку каждый к себе, мальчик не рассчитал силы и дернул что есть мочи, девочка потеряла равновесие и шлепнулась в угол, ударившись виском о большую металлическую пожарную машину, игрушечную, естественно.

Когда на дикий вопль парня в детскую прибежала мама, девочка была уже мертва. «Скорую» вызвать она побоялась, сидела, крепко прижав к себе сына, до прихода мужа. Папа-врач подтвердил, что девочку уже не спасти. Сказать обо всем ее родителям? Признать, что их сын убил девочку? Отдать сына в милицию, в какое-нибудь спецучреждение, что ему там еще грозит, они точно не знали. Да и не хотели знать.

В большой сумке они вынесли тело девочки к машине, врач отвез его за город и сбросил в болото. Посмотрел, как над сумкой чавкнула трясина, и вернулся домой. Двумя часами позже он с женой, вместе со всем двором, активно участвовал в поисках девочки.

На уличной операции он бродил по болотистой равнине очень долго, пытаясь найти то самое место, все-таки пять лет прошло… Удивительно, но специалисты с третьей или четвертой попытки все-таки достали сумку, в которой оказалось довольно хорошо сохранившееся тело девочки. И погнутая, проржавевшая пожарная машина…

Вот так. Но это — исключительный случай. Зная «высокую» квалификацию современных следователей (старость, видимо, подкралась незаметно, поскольку я спокойно об этой поросли ни говорить, ни думать не могу), не сомневаюсь, что по закону подлости наиболее важную деталь они затопчут или потеряют, или выкинут.

У меня аж под ложечкой засосало от всепоглощающего чувства вины перед человечеством в целом и перед Синцовым в частности. Заслужить прощение можно было единственным способом: пойти и взять все «глухари» себе. Я посидела немножко, привыкая к этой мысли, потом, кряхтя, поднялась и поплелась к начальству клянчить дела себе на шею. Плелась и думала про то, что отрезанных голов, однако, за выходные не случилось.

Глава 3

Начальство с важным видом сидело в кабинете за девственно чистым столом и явно маялось бездельем; но когда я появилась в дверях руководящего кабинета, взглянуло на меня так недовольно, как будто я вторглась в святилище в момент постижения сакральной тайны бытия. Впрочем, это я погорячилась; посмотреть-то прокурор на меня посмотрел, но взгляд его ничего такого не выражал. Кроме, пожалуй, вселенской скуки. Я в который раз поразилась, как можно приехать с Дальнего Востока в Санкт-Петербург, стать руководителем прокуратуры одного из центральных районов — и сидеть с таким недовольным лицом.

Наверное, я была не совсем справедлива, но мне, как и Лешке, после нашего дорогого В.И. ни один прокурор не угодил бы. Как Анна Каренина, уже полюбившая Вронского, не зная, к чему придраться в муже, вдруг задалась вопросом, отчего это у Каренина так странно уши выдаются, и каждое слово, сказанное им, ей казалось фальшивым и резало слух, так и мы с Лешкой все подсознательно искали подтверждение тому, что очередной прокурор нашему любимому шефу (к сожалению, бывшему) недостоин очки протирать. Именно поэтому мне все время виделись в новом начальнике только неприятные, даже отталкивающие, черты. Например, фигура его ассоциировалась у меня с усаженным в кресло кулем муки, на который натянут синий мундир с погонами советника юстиции, тем более что погоны были обильно посыпаны перхотью, а из тугого воротничка выпирала, как опара, пухлая шея, а над ней маячила серая невыразительная физиономия, рыхлая и сырая, как недопеченный блин.

Иногда я даже позволяла себе такое выражение лица, которое могло бы намекнуть прокурору о моем истинном к нему отношении. Могло бы, если бы он взял труд поинтересоваться, а что думают про него сотрудники, руководить которыми он прибыл из такого дальнего далека; но похоже было, что ему на наше отношение наплевать. У него отношения были гораздо более важные, с одним из новых заместителей прокурора города, чьими ходатайствами его и выбросило волной на наш питерский берег. И до нас, грешных и ничтожных, он не снисходил, наверное, готовясь со временем принять руководство более серьезным подразделением.

Но на этот раз какие-либо сомнительные выражения лица были неуместны, я ж все-таки пришла униженно просить.

Нацепив самый свой смиренный облик (вот Горчаков бы позлорадствовал на тему моей кротости и послушания), я протиснулась в кабинет и присела на краешек стула с видом выпускницы закрытого пансиона. Прокурор ничего не говорил, только смотрел, выжидая. Никаких бумаг у меня в руках не было, и это обнадеживало. Но, поскольку всем своим видом он давал понять — не только мне, любому зашедшему, за исключением, естественно, вышестоящих товарищей, — что он безумно занят решением насущных вопросов оптимизации прокурорского надзора, я знала, что мне даже устно следует быть максимально краткой. С какого же боку зайти? Лучше, наверное, не сбоку, а в лоб.

— Валерий Васильевич, можно мне несколько дел забрать из других районов? Если вы не против, я с городской договорюсь. Через главк.

Мысленно я даже зажмурилась, проговорив это. И, как оказалось, напрасно. Впервые в глазах прокурора промелькнула искра понимания. Он даже корпус слегка развернул в мою сторону, а до этого сидел, уставясь в стенку прямо перед собой, как сфинкс, честное слово.

— Что за дела? — довольно спокойно, вопреки моим опасениям, спросил он. — По линии ОБЭП?

И тут до меня дошло, что огонек понимания зажегся в прокурорских очах неспроста. Сейчас я скажу ему, что дела — о сексуальных преступлениях, да еще и «глухие», и понимание исчезнет. Потому что чужие сексуальные «глухари» может по